«ЭТО БЫЛО НЕБО НА ЗЕМЛЕ»

У попередньому числі «ПОДОЛЯНИНА» ми ознайомили читачів із фрагментом книжки «Подоль», виданої 1866 року в Києві. Її автор сховався за скороченням «И-товъ». Пропонуємо вашій увазі ще один фрагмент його подорожніх нотаток.

…Лет 27 идет переписка (такое число лет, какое владели турки Каменцем) об имеющемся созидаться мосте от центра города на противоположный северо-восточный берег – огромную покатую к городу площадь, могущую вместить три Каменца. Уже спекуляторы закупили некоторые места. Строя по-турецки, то есть, соединивши оба берега сплошной массой камней с проходом внизу для реки, которая здесь, при 1,5 сажени ширины, не более аршина глубины, мост обошелся бы тысяч в пятнадцать, а по-европейски, с подрядами, дополнительными сметами – неизвестно сколько.

Говорят, что причина замедления – интриги домовладельцев города-центра, которые много потеряют от хорошего сообщения с окрестностями: никто не захочет жить на этих вонючих скалах. Такое изолированное положение центра дало особенный характер жизни в Каменце: непомерно высокие цены квартир на скале, потому что там жмется все нуждающееся в центре; там все лавки, магазины и присутственные места, все костелы и монастыри, церкви, семинарии, почта – помещающаяся в какой-то четырехэтажной башне: выбор этого дома, говорят, был выгоден для казны.

В центре же находятся все воспитательные заведения: пансионы мужские и женские – питательные: трактиры, кофейни… В центре же находятся даже те заведения, которые во всех городах помещаются на окружности. Не знаю, какие соображения внушили перенести гимназию из довольно чистенькой и просторной Винницы на эти скалы, в угол губернии. Вообразите, что 400 мальчиков должны искать себе приюта по этим дебрям, где трудно найти и один порядочный дом, хотя с каким-нибудь двориком, не говоря о садике, только дом губернаторский имеет сад; частные лица наслаждаются чистым воздухом на так называемом рынке (площадь), коего тротуары (центр площади застроен), обежавши их несколько раз, как белки в колесе, да на бульваре: так называется аллея, идущая от Замковой брамы по береговым скалам саженей в 80 длины, с деревьями, напоминающими первые работы ученых пейзажистов и отстоящими друг от друга на пистолетный выстрел. Но и на этом маленьком клочке, как и на больших губернских бульварах, происходят интриги, амурства и скандалы; там же играет и полковая музыка. Наезжающие из Петербурга чиновники тесноту не находят недостатком и говорят, что «ничего, можно жить, не нуждаясь в свежем воздухе»; но попавшие из селений провинциалы вздыхают о wolnym powіetrze.

Всех этих недостатков, разумеется, издали не видно и общий очерк города живописен. В стороне, как будто в тени, шоколадно-бурые башни замка; гигантской стеной тянется к нему от города мост. Прямо, как будто выдвинутый из земли вулканической силой, скалистый холм, с блестящим на солнце, алебастровой белизны городом.

Но если взглянуть поближе, то и с белизной произойдет разочарование… Один старожил говорил мне, что действительно все здания в городе были прежде белые, необходимое условие древних построек. Весь рынок обставлен стена возле стены домами средневековой архитектуры, с окошками в черепичных крышах. Но какому-то лицу вздумалось, пользуясь своим влиянием, убедить жидов-домовладельцев выпачкать дома красками. Полицейские здания первые явились пунцовыми. За ними вслед явились синькой и охрой замазанные здания, что производит впечатление худо раскрашенной алебастровой статуи.

Вот общий вид Каменца. Большинство считает его превосходным. Я сам готов бы сказать то же, но задние мысли мне никогда не дают порядочно насладиться видом… Вот на скале прилеплен огромный дом, почти вросший в скалу, как бы ее продолжение, как бы высеченный из одного с ней камня… Прекрасный вид, говорите вы, но, взгляните, у этого дома нет двора, это каземат, а не дом, везде тесно, в нижних этажах сыро – они почти в земле, летом душно. Бедные семейства, которые обречены жить в этой каменной клетке, повешенной над скалой! Выйти в двери – улица, под окнами – пропасть. Что, если в этих квартирах живут и дети?.. Так всегда на самом прекрасном пейзаже мне часто видится другая невидимая картина, уничтожающая всякое приятное впечатление. Причина такого болезненного настроения, конечно, физиологическая, какое-нибудь органическое повреждение; мне советуют пользоваться грязью Балтийского моря, и я думаю поваляться в ней месяца два – авось пройдет.

Я подъезжал к Каменцу ночью, по дороге от Могилева, т.е. по самому высокому берегу. Была безлунная, летняя, темная ночь; вдали, внизу видно было место города, как опрокинутая, огромная чаша, обвешанная звездочками, потому что дома спускаются по скалам от центра к окраинам и огни представляются одни выше, другие ниже, но самих домов и скал не было видно. Свет огней выдавался тем заметнее, что польские фольварки были покрыты мраком. Это было небо на земле, или, лучше сказать, в яме, и в эту яму я постепенно спускался; очарование, разумеется, исчезло.

Было лето и ночь, а потому ни грязи, ни пыли не было. Все желающее сколько-нибудь сносно переночевать, тянулось на поверхность скалы, то есть в центр города; в город въехал и я. Острый запах сернистого водорода и амониакальных газов неприятно поразил меня при въезде со свежего, горного воздуха. «Отчего это?» – спросил я кого-то.

– А вот, видите, – и он указал мне на мостовую.

– Вижу, что улицы политы, вероятно, от пыли, хоть теперь ночь. Странно… впрочем, рачительность начальства… Это очень похвально.

– И не начальство, и не рачительность, и не похвально, – сказал вопрошаемый. – Это просто евреи из экономии, чтобы не тратиться на вывоз помоев, выливают вечером из бочек все, что накопится в несколько дней, а в дождь и не то бывает: стечет.

Таково было мое первое знакомство с городом.

Все это теперь, но лет 900 назад окрестности и остров-скала были покрыты густым лесом дубов, кленов, ясеней, яворов и других деревьев; только детей севера, сосны, ели, березы, не было на пустынных горах. Вода каскадами в нескольких местах падала со скалистых берегов, просачивалась и журчала между камнями и отмыла впоследствии огромные камни, лежащие теперь по берегу, как будто сброшенные землетрясением. Речка была чистая и светлая; ни один мостик не стеснял ее, потому что жители окрестностей и центра, серны, кабаны, лоси, лисицы, переправлялись вброд, как теперь – желающие проехать с русских фольварков в город. Место было, в самом деле, восхитительное, самой природой назначенное для зверинца, потому что, при помощи этих перпендикулярно оканчивающихся скал, не много нужно было искусственных преград, чтобы изолировать реку и остров от окрестностей, но сюда напустили людей. Не могло быть удобнее места для охоты: стоило пустить только гончих в остров – и все звери выходили бы из него только в двух пунктах.

Один из владетельных князей той эпохи стал часто наезжать сюда охотиться, и понемногу место заселилось людьми; волки бежали от двуногих собратий; деревья вырублены (в целом Каменце есть десятка три дере-

вьев, не более). 900 лет прошло, и на острове живут уже не четвероногие…