Четвер, 28 Березня 2024 р.
6 Травня 2016

В ОСАДЕ

Письменник Віктор Старіков (1910-1982) у часи воєнного лихоліття був військовим кореспондентом. У журналі «Уральский следопыт» він опублікував спогади «Память моя – солдаты», які невдовзі вийшли окремою книжкою. Цілий розділ Віктор Олександрович присвятив описові подій у Кам’янці-Подільському наприкінці березня 1944 р. Пропонуємо увазі читачів цей розділ із деякими скороченнями.

Ратуша, кінець березня 1944 р. Малюнок із натури Віктора ЦигаляЯ попал в Каменец-Подольск утром на броне «тридцатьчетверки» через красивый Турецкий мост, минуя старинную крепость. Самое первое сильное впечатление произвел не сам город, где на высокой башне ратуши полоскалось на легком ветру красное знамя освобождения, а необычный вид непроходимых улиц центра.

Все они были забиты немецкими машинами, как река бревнами при весеннем молевом сплаве леса. Во всю длину улиц. В несколько рядов. В иных местах не было никакого прохода и для того, чтобы с одной стороны улицы попасть на другую, приходилось или пробираться, согнувшись, под машинами, или лезть через них. Здесь были самые различные машины: огромные многотонные грузовики с литой резиной на колесах, юркие гусеничные вездеходы, штабные комфортабельные походные радиостанции, автобусы, ремонтные летучки, почтовые, легковые, от маленьких и скромных опель-кадетов до представительных генеральских опель-адмиралов, продуктовые фургоны, вещевые… Более пяти тысяч автомашин. Все целенькие. В них было всё – от ящиков с орденами и портативными пишущими машинками в заводской упаковке до мешков с солдатскими письмами и ящиков с офицерскими пистолетами.

Уральцы, зайдя глубоко в тыл противника, перерезав пути отхода гитлеровцев, овладели Каменец-Подольском и накрыли здесь тылы немецких армий, откатывавшихся под натиском частей 1-го Украинского фронта от Проскурова к переправам на Днестре.

Редакцию «Добровольца» я нашел в трехэтажном кирпичном доме городской типографии над обрывом. Газетчики ходили ошалевшие от вида множества наборных касс, всякого типографского имущества, линотипов, печатных машин, запасов печатной бумаги. Всему этому они стали неожиданными хозяевами.

Выпустив очередной номер газеты – не маленький обычный листочек, а большой газетный лист, они готовили такой же большой газетный лист для освобожденного Каменец-Подольска. Это был их подарок жителям города, которые давно не видели советских газет.

Первый областной город, освобожденный уральскими танкистами, уральскими добровольцами!

Весь день я провел на ногах, ходил по улицам, продолжая изумляться количеству захваченных богатых трофеев, и записывал, записывал рассказы участников боев…

Вечером в редакции «Добровольца» я приводил в порядок свои записи. А ранним утром, взглянув в последний раз на улицы, забитые трофейными машинами, где уже суетливо хозяйничали неприступные работники интендантской службы, выставившие суровые караулы, двинулся в обратный далекий путь в поисках своей армейской газеты «За честь Родины».

На Турецком мосту мне удалось устроиться на попутной грузовой машине. Я забрался в кузов, где кроме меня сидели еще два офицера, и сел, привалившись спиной к стенке кабины.

Мы не проехали и пяти километров, еще виделись белые дома города и особенно хорошо сурово-строгая крепость, как машина резко затормозила. Послышались возбужденные голоса.

– Немцы! – крикнул кто-то. – Быстрее из машины…

Нас, словно взрывом, вмиг выбросило из кузова.

Дорога в этом месте полого шла на подъем. На гребне её на фоне серого неба, не далее, как в километре, развертывался «тигр». Мы даже увидели, что его пушка уже приспускалась, выискивая верную цель.

Выстрел из «тигра» раздался в тот момент, когда лихой шофер хладнокровно и резко крутанул машину вправо, срываясь с шоссейного полотна на пашню, и погнал ее по полю вниз к реке. Над шоссе с опозданием в секунду просвистела болванка, пущенная «тигром».

Всё произошло очень быстро.

Мы ползли по пашне к солдатам, сидевшим в окопчике, торопясь убраться поскорее от шоссе и оказаться вне зоны пулеметного огня немецкого танка.

Солдаты устанавливали на сошки пулемет.

– Откуда тут немцы? – удивился один из офицеров.

– Не доложили ещё, – иронически сказал ближний солдат. – Взяли и появились, – и добавил крепкое словцо.

Значит, мне сейчас не пробиться вперёд, надо возвращаться.

Я двинулся в обратный путь к Каменец-Подольску, понимая, что появление тут «тигра» не случайное.

Часа через три я опять очутился в кирпичном здании типографии, где разместилась редакция. Встретили меня сочувственно.

– Не нашел попутных машин? – спросили меня.

– Ребята, – сказал я, – немцы вышли на шоссе!

Это подтвердили разрывы артиллерийских снарядов на улицах города. Один снаряд, кстати, словно для убедительности, разорвался на площади перед зданием типографии. Немцы били и по ратуше, видной из окна, на которой развевалось красное знамя. Несколькими выстрелами им удалось попасть в башню, и знамя рухнуло. Однако вскоре оно опять заплескалось над городом.

Обстановка стремительно ухудшилась. Снаряды все гуще ложились на улицах, сейчас совершенно опустевших. На город наступали значительные немецкие части из числа тех, что отходили от Проскурова. Они рвались в город, который стал перед ними заслоном на путях отхода через переправы на Днестре.

Ночью мы отдыхали в подвале типографии, прислушиваясь к гулу артиллерийской стрельбы.

С нами был поэт Михаил Львов. Он недавно приехал в гости к танкистам челябинской бригады с подарками трудящихся столицы Южного Урала, которые не забывали своих добровольцев. Львов, по сравнению с нами, занимал независимое положение, мог в любое время приехать на фронт и в любой день вернуться в Челябинск. Запросто он заходил к генералам и старшим начальникам, которые для нас оставались недосягаемыми. Выглядел он полувоенным и полуштатским: в воинской форме, но без погон, вооруженный трофейным пистолетом, подаренным танкистами.

На него мы смотрели, как на гостя из того далекого мира, куда не доходит гром войны. Там мирная жизнь, и смерть не ходит по пятам за каждым. Мы забыли о самых простых радостях. Без нас росли дети. Все заботы о жизни лежали на плечах наших жен, которым мы ничем не могли помочь, лишь ободряли в своих письмах.

…Нам нравились стихи Михаила Львова о мужестве солдат. Он продолжал читать под продолжающимся артиллерийским обстрелом, рядом шумела печатная машина, откладывая лист за листом свежий номер газеты.

…Поздно ночью, освеженные стихами, мы поднялись из подвала и вышли на улицу. Даже в темноте заметно чернела тяжелая громада Турецкой крепости. Всюду сверкали вспышки огня. Мы были в осаде, кругом кипел бой.

Днём я добрался до оборонительного рубежа.

Местность здесь была открытая и хорошо просматривалась в стереотрубу. Отходящие гитлеровские части двигались, словно не замечая Каменец-Подольска, своим путём. Войсковые колонны сворачивали влево с шоссе и окунались в бездорожье. Часть за частью, самые различные рода войск. То и дело там возникали «пробки».

Танкисты молча смотрели, как безнаказанно уходят немцы. Танкисты были бессильны помешать их отходу. Танки стояли без горючего, на каждой машине имелось не более трёх-пяти снарядов, которые берегли на самый крайний случай.

До утра танкисты отразили несколько атак. Немцы полагали, что смогут сразу овладеть городом. Но не вышло. Сейчас танкисты ожидали новую атаку и готовились к ней.

Комбат майор Никонов, в серой барашковой шапке, в черном, наверное, трофейном, кожане, с левой рукой на перевязи, быстро рисовал схему обороны. Возле него стоял командир роты лейтенант Володя Марков, стройный, с большими девичьими глазами.

– Понял, как расставить пулеметы? – сказал ему Никонов, протягивая схему. – Берегите патроны, подпускайте противника поближе.

Он отпустил Маркова и повернулся ко мне злым лицом.

– В пехоту перешли, – сказал он. – Боимся даже разок выстрелить. Пулемёты с машин поснимали. Вот так и держим оборону. Но не пустим немцев в город…

По всему широкому полю виднелись окопавшиеся наши солдаты. Жидкая цепочка, которую немцы могли легко разорвать.

Мы лежали рядом с Никоновым на земле, покрытой пятнами бурого снега, и ждали немецкой атаки. И вот началось…

После короткой артиллерийской подготовки в атаку поднялась цепь немцев. Солдаты тяжело побежали по открытому полю, строча из автоматов, прижатых к животам. Серые фигурки то падали, то вновь вскакивали и все приближались к нашей выдвинутой линии обороны.

Слева от нас у крайней мазанки стояла 76-миллиметровая пушка, почти прижавшаяся к стене. Она начала гулкую стрельбу по противнику. От разрывов домик вздрагивал всеми стенами. С крыши, стеклянно звеня, начала сыпаться на землю черепица.

Я почему-то не мог отвести глаз от этой крыши, следя, как все меньше остаётся на ней черепицы. Вот опять грохнула пушка и снова, звеня, летят с крыши красные кусочки.

– Смотри! – подтолкнул меня Никонов.

Приближаются немцы, наши поднимаются на всем поле им навстречу. С флангов по гитлеровцам ударили пулеметы. Заминка, и вот уже немцы поворачивают, бегут назад. Атака противника захлебнулась.

Пушка все еще продолжала стрелять, но не слышно стеклянного звона. Я посмотрел на дом. На крыше – ни одной черепицы, только деревянные перекрытия, словно ребра истлевшего коня.

В этом ночном бою восемнадцатилетний автоматчик Костя Верховых связкой гранат подбил «тигра». В единоборстве с тяжелым немецким танком он вышел победителем.

– Подумайте только, – сказал восхищенно командир свердловской танковой бригады полковник Жуков, – парня от земли не видать, а такого зверя сумел уложить!

Даже его, знавшего всякое, поразил этот подвиг.

– Каков! Ведь он один сорвал наступление немцев на этом участке. Один!

…В ту ночь в Каменец-Подольске Костя Верховых лежал в ровике и услышал знакомый ему воющий гул мотора «тигра». Верховых находился от немецкого танка не больше, чем в пятнадцати метрах, видел, как отрываются золотистые, красивые в темноте ночи нити трассирующих пулеметных пуль, и слышал тяжелый свист снарядов, раздирающих воздух.

И вдруг, безотчётно, сам хорошенько не зная, на что решается, Верховых быстро пополз по борозде к танку. Он приблизился к нему вплотную, положил возле самой гусеницы связку гранат и еще быстрее пополз назад к своему ровику.

«Тигр» двинулся, когда Верховых уже сползал в свое укрытие. Он услышал, как, набирая обороты, завыл мотор, звякнули гусеницы. Потом что-то оглушительно грохнуло, воздушной волной Верховых приподняло и с силой ударило о землю. Как наши солдаты расстреливали танкистов, пытавшихся в темноте скрыться с подбитой машины, как взяли в плен водителя «тигра», он не видел и не слышал.

Дней десять спустя после боев в Каменец-Подольске я был свидетелем вручения полковником Жуковым наград отличившимся офицерам и солдатам. Левофланговым стоял низенький Костя Верховых.

Нарушая обычную форму поздравления с наградой, полковник, вручая Косте Верховых орден Красной Звезды, растроганно улыбнулся и спросил:

– Сколько же, сынок, на твоем счету немцев?

– Двадцать солдат, два офицера и танк, – строго ответил Костя Верховых.

Все стоявшие в строю заулыбались. Маленький и храбрый солдат!

«В боях за Каменец-Подольск, – сообщалось в оперативной сводке Советского Информбюро 28 марта, – наши войска разгромили штаб 16-й немецкой танковой дивизии и взяли в плен 2000 солдат и офицеров противника, захвачено у немцев 50 орудий, около 4000 автомашин, 250 мотоциклов, 10 складов с военным имуществом и много других трофеев».

А мы были в осаде.

Вот несколько дневниковых записей тех дней.

«…С каждым получасом обстановка все более ухудшается. Я видел, как поспешно собирались танковые десанты и уходили в бой. Противник вплотную подошел к городу и обстреливает его из орудий. Из окна школы видно шоссе с крутым поворотом. Заметны перебежки немецких автоматчиков, видны два орудия, ведущие стрельбу по городу.

Немцы прорвались к Турецкому мосту. «Катюши» били по ним прямой наводкой.

Из рабочих типографии создали вооруженный отряд в составе двадцати человек. Они несут службу охраны и выпускают газету для горожан «Красный кордон».

Ночью не спали. Отражали одну атаку за другой.

Стихло только под утро, тогда и забылись коротким сном».

«…Сейчас идет артиллерийская стрельба. У нас в типографии звенят стекла в окнах. Слышен гул самолетов и разрывы авиабомб.

Город обтекают немецкие отходящие части. Рассказывают, что уже прошли 6 пехотных и 2 танковых дивизии. Колонны проходят так близко, что их видно невооруженным глазом. Каждую ночь горят соседние деревни.

На что мы можем рассчитывать? Связи с армией никак не могут установить. Ходят слухи, что Скалат занят немцами. Где-то рядом наступают наши части, но мы о них ничего не знаем. Пробиться в Каменец-Подольск дано задание комбату пермской бригады Денисову. Он от нас

в сорока километрах. Как пройдёт?

В течение дня немцы несколько раз начинали артобстрел. В ратушу попало три снаряда.

Опять появились немецкие самолеты, обстреливали из пулеметов. На улице раздался крик:

– Парашют!.. Парашютисты!..

Мы схватили винтовки и выскочили на улицу.

Спустя час этих немецких парашютистов провели мимо нашего дома в штаб».

«…Самые напряженные бои проходят в районе Турецкого моста. Вчера «тигры» вышли на возвышенность. Они получили возможность простреливать всю местность. «Тигры» спустились к переправе, но дальше не пошли, видимо разведали, что все тут густо заминировано.

Этот участок обороняет челябинская танковая бригада. На остатки нашего батальона в 75 человек наступало более 400 немцев с семью танками. Батальоном командовал капитан Приходько. Автоматчики держались стойко и храбро. Они выдержали трехчасовой бой и сумели, понеся небольшие потери, выйти из-под огня и занять новый рубеж обороны».

У нас шла особенно напряженная ночь. Ждали решительной атаки немцев. Казалось, что все ресурсы обороны исчерпаны. У танкистов кончались последние снаряды. К обороне привлекли мужское население города. Но смогут ли сдержать натиск необученные люди, вооруженные разномастным трофейным оружием? Они вообще-то держали оружие в руках впервые.

Из штабных офицеров сформировали сводную роту резерва. Ее должны были бросить на тот участок, где немцам удастся прорваться к городу. В нее включили и всех нас, журналистов.

У дома, где разместился штаб корпуса, надрывно гудел движок походной автобусной радиостанции. Радисты пытались соединиться со штабом армии, выяснить обстановку на нашем участке. Позже мы узнали, что и сам штаб четвертой танковой армии в эту ночь переживал такие же трудные часы. На него в Оринине обрушились превосходящие силы противника. Защищался каждый дом. В последнюю контратаку против гитлеровцев вступили рота автоматчиков личной охраны командующего армией и все штабные офицеры…

В одной из комнат штаба допрашивали немецкого обер-лейтенанта, только что захваченного разведчиками-танкистами.

На столе лежали ордена немецкого офицера, его личные документы, семейные фотографии, деньги, расчёска и всякие другие мелкие вещи.

Он стоял навытяжку перед нашими офицерами, по-военному кратко отвечал на все вопросы. Костистое породистое лицо, холодные равнодушные глаза. Ровный сломленный голос. Его часть отступала пятые сутки по бездорожью, неотрывно преследуемая советскими частями. Большую часть орудий они уже бросили, управление потеряно. К переправам движутся отдельные, никем не управляемые, небоеспособные подразделения. Все больше отстаёт солдат, и, вероятно, – попадает в плен. А тут еще на пути отступления Каменец-Подольск, оказавшийся в руках значительной группы советских войск. Они слышали, что советские танкисты прорвались глубоко в тыл, но не подозревали, что они уже тут, перекрыли дорогу к Днестру.

– Мы бежим, – сказал немец. – Все торопятся к переправам. Боятся попасть в плен… Как крысы бежим, кусаем друг друга и бежим…